Ассоциация выпускников МГИМО

Текст и фото: Игорь Дробышев

Их довольно много — выпускников МГИМО-монголов. Мы стали ковать дипломатическую элиту для этой страны лет 60 назад. Среди монгольских мгимовцев — министры, бизнесмены, академики и даже премьер-министр, а это уже не шутки! МJ впервые замахнулся на то, чтобы создать галерею лиц выпускников не отдельной компании или посольства, а целой страны. Хотя сил пока хватило лишь на один маленький зал.

 

Пунцаг ЦАГААН

(МП, 1985)

глава администрации Президента Монголии

В детстве родители Цагаана освобождали от работы по дому тех, кто занимался учебой. «Поэтому я много читал, хотя частенько притворялся, что читал, только бы не таскать ведра с водой и не пилить дрова. Но я благодарен родителям за такое воспитание, потому что оно помогло мне учиться в МГИМО и получить прекрасное, качественное образование». П. Цагаан — руководитель президентской администрации. «Мне было приятно после назначения на этот пост получить поздравительное письмо от Сергея Иванова, руководителя администрации российского президента. Работа руководителя администрации президента каждой страны очень важна: нет в государстве вопросов, которые не имели бы отношения к президенту. Мне приходится общаться с ним несколько раз в течение дня, еще с парламентом, с правительством и судебной властью. Работа непростая, а теперь станет еще сложнее: весной будущего года у нас будут президентские выборы, надо будет обратить внимание и на избирательную кампанию!»

Цагаан с удовольствием вспоминает свою мгимовскую молодость. «Всё началось с приезда на Ярославский вокзал, откуда я направился в общежитие на Новочеремушкинской улице. В Москве прошли пять моих студенческих лет. У меня много хороших воспоминаний об этом времени. Вначале было очень трудно, я плохо знал русский язык, а надо было учить еще и английский. У нас была замечательная преподавательница Юлия Дмитриевна Арбенова. За домашние задания я получал от нее в основном Bad или Good. Иногда она ставила мне Ex. Я думал, это сокращение от слова exercise, и значит, мне надо было заново сделать упражнение… Таким образом, я учился неважно, получал довольно скромные оценки. И вот через три месяца учебы Юлия Дмитриевна говорит: «У Цагаана есть все отметки — от единицы до пятерки!» А я ей: «Как так? Вроде у меня пока пятерок не было». Только тогда я понял, что тот самый Ex на самом деле означал Excellent, и получается, что я переписывал отличные работы. Но главное, у меня все-таки были пятерки по английскому! Я был в восторге. Хорошо помню нашего куратора Павла Владимировича Жильцова. Каждое утро он, как часовой, ожидал нас у дверей института, отмечая опоздавших. А поскольку там было две лестницы, то мы, не желая столкнуться с Павлом Владимировичем, меняли маршрут. Он же как будто знал об этом и всякий раз оказывался у нас на пути. Вспоминаю свой первый экзамен. Это было римское право, которое преподавал профессор Кабатов. Мне приходилось очень тяжело в то время. На курсе у нас учились еще два монгола, которые знали русский лучше и помогали мне. Но перед римским правом один из них, Ганхуяг, всерьез меня предупредил: «Цагаан, ты непременно провалишься, я-то сам еле-еле тройку получил. Ты бы ехал обратно на родину, готовиться». Меня это задело, и я пошел в библиотеку. Взяв учебник по римскому праву, я выучил его весь, даже не понимая некоторыетермины, — времени не было. Через два дня я пришел на экзамен, с трудом ответил на вопросы билета. Но Кабатов обязательно задает дополнительные вопросы. И их было больше десяти! Я ответил на все, и он поставил мне пятерку! Ганхуяг встречает меня за дверью,желая утешить, и спрашивает: «Ну что, провалился?» — «Да нет, — говорю, — отлично!» Он мне поверил, только увидав мою зачетку. Я гордился Кабатовым, видя в нем человека, который, несмотря на мое плохое произношение и несовершенный русский язык, смог справедливо оценить мои знания. Большой  большой поклон Виталию Алексеевичу от меня! Другой повод для гордости был у меня этим летом. К нам поступила информация, что кто-то нелегально вывез в Америку скелет динозавра, который является историческим достоянием Монголии. Его в ходе раскопок обнаружил советский археолог Андреев еще в 1956 году, такие динозавры водились только на территории Монголии. В июне я по этому вопросу посетил министерство юстиции США. Проблема заключается в том, что между Америкой и Монголией нет соглашения о правовой помощи. И когда американские юристы напомнили нам об этом, я сказал: но наши страны подписали конвенцию ЮНЕСКО, которая запрещает вывоз предметов культурного наследия. И подкрепил латинским изречением: Pacta sunt servanda («Договоры должны выполняться»). В результате американский суд принял решение конфисковать скелет. Это была маленькая победа! И хотя разбирательства еще продолжатся в других судах, у нас есть хорошие шансы выиграть это дело. Так вот, впервые фразу Pacta sunt servanda я услышал и запомнил в МГИМО, на лекции по международному праву у профессора МГИМО Кожевникова.

 

Незабываемы воспоминания о стройотряде. После первого курса я отправился работать в Казахстан. Иностранцев в отряде было мало: болгарин, два вьетнамца и я, единственный монгол. Мы жили и работали вместе, там я не только друзей приобрел, но и получил первую в жизни зарплату — целую тысячу рублей! В то время стипендия была, в зависимости от успеваемости, 60–90 рублей. Так что для меня эта тысяча была как миллион! Такую кучу денег даже в кошелек запихивать было приятно.

Если вы спросите меня, о чем я мечтал, когда учился, я скажу так: ни о чем особенном. Просто хотел стать примерным гражданином своей страны. И я думаю, что на протяжении всей своей профессиональной карьеры я верой и правдой служил родине. А старт карьеры совпал с началом демократических реформ в Монголии. Плановая экономика уступала место рыночной. Мне посчастливилось оказаться внутри процесса мирного перехода от одного режима к новому, демократическому. Нам всё удалось, и Монголия стала подлинно демократической страной. Смею сказать, что горжусь своим вкладом в развитие монгольской демократии. Мне довелось работать в администрации нашего первого демократически избранного президента. Я был министром образования и министром финансов, заместителем министра труда. Поработал и в частном секторе. Прошел через всякое: были и поражения, и победы. На этом пути приобрел важные качества, главными из которых считаю упорство в достижении поставленной цели и стремление к саморазвитию. Особенно памятно мне время, когда я был юридическим помощником Б. Чимида, отца-основателя Конституции Монголии. Это был романтический период, полтора года мы работали день и ночь. Новая Конституция стала гарантом необратимости демократических перемен. Я горжусь, что в Конституцию были включены положения, которые предложил я. Например, статья, в соответствии с которой все ратифицированые нами международные соглашения являются неотъемлемой частью монгольского законодательства. В случае возникновения противоречий между договором и национальным законодательством приоритет отдается международному договору. Но если он противоречит Конституции Монголии, она не берет на себя данное обязательство. Таким образом, мы сделали выводы из горьких уроков нашей истории: были времена, когда договоры по судьбоносным для нас вопросам заключались без участия Монголии. Вообще мы хотим совершенствовать нашу демократию и пойти дальше, к прямой демократии, как в Швейцарии, когда население голосует по важным вопросам. У нас демократическая страна, все ветви власти независимы, давление недопустимо, и мне, как главе администрации Президента Монголии, приходится быть дипломатом, налаживая хорошие отношения с ними. Труднее всего работать с парламентом, там надо взвешивать каждое свое слово, потому что его могут воспринять как слово президента. Я по-хорошему завидую сегодняшним студентам МГИМО. Во-первых, потому, что, учась в таком престижном вузе, они уже на пути к успеху. Я побывал на всех континентах, во многих странах, и везде я убеждался, что образование МГИМО даже превосходит по качеству многие иностранные университеты.

 

Дамба Ганхуяг

(МЭО, 1985)

заместитель министра иностранных

дел Монголии

 

Окончив среднюю школу с отличием, я выбрал специальность инженера сельскохозяйственной техники, мне вообще нравились точные науки, прежде всего математика. Но когда я приехал в Улан-Батор и зашел в Министерство образования, туда позвонили из МИДа и сказали: мы бы хотели, чтобы ты, как отличник, поехал учиться в МГИМО. Я, конечно, ничего не знал о МГИМО. У нас в деревне, от которой до Улан-Батора ехать целую неделю, не у каждого был телевизор, и мы не знали, что такое международные отношения. К тому же у меня был западный диалект, который мало кто в столице понимал. А мне было удивительно: я же по-монгольски говорю! Я не мог посоветоваться с родителями, они были далеко, и я принял первое в жизни ответственное решение — поменять профессию и ехать в Москву. Мне показалось, что я справлюсь с новой задачей. Теперь я понимаю, что звонок из МИДа был для меня счастливой случайностью. Хотя это не было случайностью в государстве: партия и правительство считали важным, чтобы дети скотоводов и рабочих получали лучшее образование, в том числе в МГИМО.

 Но сначала я оказался в Иркутске, где год учил русский язык на подфаке. И только в 1980 году я приехал в Москву. Она меня ошеломила. В Монголии я только один раз был в аймачном, то есть областном, центре — когда участвовал в математической олимпиаде, где занял второе место. После интерната, в котором я жил дома, общежитие МГИМО показалось мне пятизвездочной гостиницей! Я учился на коммерческом отделении факультета МЭО и любил все предметы, связанные с математикой. Она, правда, не была такой увлекательной, как на олимпиадах, это были обычные задачи, но я очень старался и выполнял все задания. У меня было два языка — английский и русский, третий я брать не хотел, боялся, что не справлюсь.

Одно из самых замечательных воспоминаний — работа в стройотряде в казахстанском Целинограде. За два месяца я заработал тысячу рублей! Я сразу вылетел в Монголию через Иркутск, где я на сто рублей купил гостинцы — конфеты, рубашки, еще кое-что и привез деньги домой. Там я обменял рубли на тугрики и отдал их семье. Мой отец, который был уже на пенсии (раньше он работал шофером), очень обрадовался тому, что я заработал свои первые деньги и принес их в семью.

Окончив МГИМО, я вернулся домой, и меня сразу взяли на работу в МИД, в Первый отдел, который занимался вопросами отношений с СССР и Китаем. За всю карьеру в МИДе у меня было всего две длительные командировки. Первая — в Китай, я проработал в Пекине с 1991 по 1995 год. А в 2002 году я был направлен в Лондон, где провел четыре года. Вы спросите, почему всего две командировки? Принято считать, что монголы — кочевники, любят передвигаться: сегодня здесь, а завтра там. Но я, видимо, не типичный монгол, мне нравится долго жить на одном месте. Есть еще один немаловажный момент, который, возможно, вас насмешит. У монгольских дипломатов принято перед выездом на загранработу раздавать свое имущество — холодильники, телевизоры, вилки, ложки — родственникам, которых у нас много. Я рос в семье, в которой было одиннадцать детей. И вот родственники приходят и всё забирают! Когда я поехал в Китай, один пришел и говорит: вот эту тарелку я заберу; другой: а мне — телевизор! А по приезде в страну пребывания нас либо не снабжают имуществом — мы всё покупаем сами, а если и снабжают, то дают какие-то не новые вещи. Поэтому, возвращаясь из Пекина, я купил всё новое. Когда же я поехал в Англию, родственники пришли и забрали всё, что я купил в Китае. Вам, наверное, смешно, но меня эта традиция напрягает. Но я считаю, что мне повезло с моим зарубежным опытом. Китай и Англия — два конца одного огромного континента, мне было интересно изучать менталитет англичан и китайцев. Они и на вещи смотрят по-разному, и образ жизни у них сильно различается. В Лондоне я работал в консульском отделе, выдавал визы, общался с простыми людьми. Вывод сделал такой: это очень педантичные, консервативные люди, у них порядок в голове, они всё делают как надо — ну просто как немцы! Если они приходят получать визу, у них всегда полный комплект документов. В отличие от монголов и китайцев, у которых один-два документа обязательно отсутствуют.

Китай — азиатская страна с классическим восточным менталитетом. И хотя мы с китайцами соседи, работать в Китае монголу от этого не легче. По менталитету мы скорее европейцы. Монголы очень близки по своему менталитету к России и к Европе. Но я как-то справлялся. Я ведь был третьим секретарем, позиция маленькая, если что-то не получалось, я так и говорил своему руководителю: это, видимо, из-за менталитета, он у китайцев сложный! Вот с американцами работать полегче. Я понял это, когда, будучи главой департамента международных организаций, часто ездил в Нью-Йорк, в штаб-квартиру ООН. Они ребята неформальные, демократичные.

В 2005 году меня назначили замдиректора европейского департамента, в 2008-м — директором консульского департамента, и вот только-только, в сентябре, я был назначен на пост заместителя министра. Карьера моя на этом, надеюсь, не заканчивается, рассчитываю в следующий раз получить позицию посла в какой-нибудь интересной стране.

Вы спросите, что самое привлекательное в профессии дипломата, в чем ее драйв? Отвечу так: наибольшее удовлетворение получаешь, когда на переговорах по сложным вопросам находишь решение, устраивающее обе стороны. Я всегда помню, что профессией дипломата я занимаюсь благодаря МГИМО, своей alma mater. Мне, простому человеку из монгольского худона, это образование дало в жизни всё!

 

Мунх-Оргил Цэнд

(МП, 1988)

секретарь Монгольской народной партии

по юридическим вопросам

 

Дамдин Цогтбатар

(МО, 1994)

секретарь Монгольской народной партии

по международным делам

Цэнд: Я неплохо учился, занимался разными видами спорта, мечтал стать журналистом. А в 1982 году, по окончании школы, занял первое место в национальной олимпиаде по международным отношениям. Поэтому когда я окончил школу, у меня был выбор, и я решил ехать на учебу в Пражский университет, на факультет права. Однако через три дня меня вызвали и сказали: «Раз ты свободно говоришь по-русски, зачем нам полтора года оплачивать тебе изучение чешского? Поезжай в Москву». Я подумал и выбрал журфак МГУ. Но еще через неделю меня опять вызвали, на этот раз в МИД: «Раз ты знаешь немного английский, поезжай учиться в МГИМО». Я согласился и поступил в институт.

 

 

Цогтбатар:У меня была примерно такая же история. Я окончил школу для детей советских специалистов. Это был 1988 год, время изменилось, и путевок на иностранную учебу было мало, поэтому я поступил в Монгольский университет. Но через несколько дней меня вызывают в МИД и говорят: ты хорошо учился, знаешь русский и английский, поступай в МГИМО. И сказали заранее, что дадут кхмерский язык. Ни я, ни мои родители, скромные люди — отец водитель, мать врач, — ничего не знали о кхмерах. Но моя тетя сказала: это хорошо, Камбоджа — страна буддийская, мы тоже буддисты, так что езжай, сынок, и учи их язык.

 Цэнд:Самое первое и яркое впечатление от МГИМО — лекции по римскому праву профессора В. И. Кабатова. Я знал кое-что о Римской империи, знал, что у нее были свои законы, но не подозревал, что всё это так интересно и актуально для современного мира. Завораживала личность профессора Кабатова: высокий, статный, умный, интеллигентный, порядочный. Да еще и ветеран войны! Он для меня до сих пор лицо МГИМО.

 Цогтбатар:Пока я шесть лет учился в МГИМО, моя страна сильно поменялась. Была Монгольской Народной Республикой — cтала Монголией. Появился новый институт — институт президентства. И наш первый президент, приехав в Москву, посетил с лекцией МГИМО. Потом к нам приезжали Маргарет Тэтчер, Ганс-Дитрих Геншер и другие люди, которые принесли в мир перемены, но визит нашего президента, конечно, оставил самое яркое впечатление. Я почувствовал гордость: мой институт пользуется таким авторитетом и престижем, что высокие зарубежные гости приезжают именно сюда, а не в другой вуз. Я понял, что учиться в МГИМО — большая привилегия.

Цэнд: Во время учебы я не отдавал себе отчета в том, какое качественное образование мы получали в МГИМО. Только после его окончания, поездив по свету, поучившись в других вузах и сравнив, я понял, какой МГИМО классный институт, особенно его преподаватели. Знаете, я три года учил французский по программе второго языка. Мы делали юридические переводы, заучивали профессиональные термины, общественно-политическую лексику. Но я никогда бы не подумал, что смогу свободно говорить по-французски! Когда на пятом курсе меня отправили на стажировку в постпредство Монголии в Нью-Йорке, мне пришлось остановиться на пару недель в Париже. Провел я эти две недели довольно активно, пришлось побегать по городу по поручениям. Я быстро понял, что по-английски французы говорить со мной не хотят, русский здесь никто не понимает, монгольский тем более. Я был приперт к стенке и начал вытаскивать из себя знания. И вскоре, к своему удивлению, обнаружил, что довольно свободно говорю по-французски. И всё то время, что я провел в Париже, старшие коллеги думали, что у меня французский первый!

Другой случай. В самом начале первого курса среди нас было проведено небольшое тестирование с целью определить уровень знания английского языка. По какому-то недоразумению меня определили в продвинутую группу. Я оказался среди людей, которые окончили спецшколу и свободно шпарили по-английски. А я получал одни двойки. К концу семестра встал вопрос о том, чтобы меня либо перевести в слабую группу, либо, если на экзаменах я получу двойку, отчислить. А тут еще из посольства звонят без конца: мол, мы тебя направили на учебу, а ты одни двойки получаешь! Я уже совсем отчаялся и решил поговорить со своей преподавательницей английского И. А. Тенсон. Студенты говорили, что она обрусевшая шотландка, которая вышла замуж за коммуниста и уехала в Советский Союз. Я всё ей рассказал, ведь я не мог этого сделать на занятиях. Она ответила: «Мы на кафедре обсуждали вас, и нам вас очень жаль, у вас есть навыки, но вы всё равно не в состоянии тягаться с продвинутыми студентами. И вы тянете группу назад. Но мы видим, как вы стараетесь. У вас знания пока аккумулируются, и в следующем семестре всё будет хорошо, у вас будет тройка. На третьем курсе, может быть, четверка, а закончить институт вы вообще можете с пятеркой...» Она позвонила в посольство и сказала: ни о каком отчислении речи быть не может! Он очень старается, он подтянется. Поговорила с проректором по работе с иностранными студентами, и меня оставили. Я с большой натяжкой получил три, а с третьего курса пошли четверки и пятерки. Я до сих пор благодарен этой женщине и всей кафедре английского языка № 1.

Цогтбатар: МГИМО — это не просто вуз, это образ жизни. С друзьями по институту отношения не прерываются, я встречаю наших выпускников во всех концах мира, они успешно занимаются дипломатией, политикой, бизнесом. У нас единые прошлое, настоящее и будущее. Мы вместе прошли путь, который не стереть, он нас объединяет.

 

Отгонбаяр Ёндон

(МО, 1989)

член парламента Монголии

Я с детства мечтал стать физиком-теоретиком, очень интересовался физикой низких температур. Заниматься ею можно было только в Москве. Но когда я окончил школу, распределения на физфак МГУ или в Университет им. Баумана не оказалось. А у меня была еще склонность к языкам и золотая медаль по русскому языку на международной олимпиаде. И когда мне предложили поступать в МГИМО, я согласился, правда, о его существовании ничего тогда не знал.

Почему я так хорошо говорю по-русски? Наверное, не хотел, чтобы моя мама знала, о чем мы ругаемся с сестрой, у которой был прекрасный русский (она училась в советской школе), вот и выучил его. А если серьезно, мне повезло с учительницей русского. У нее был интересный метод: за урок она рассказывала по-русски содержание какого-нибудь советского фильма, а последние 15 минут объясняла грамматику. Представляете, послушать про «Джентльменов удачи» вместо скучных спряжений и склонений! И нам было интересно, про какой фильм она расскажет в следующий раз? В результате только в нашем классе оказалось два золотых медалиста международной олимпиады по русскому и три золотых медалиста национальной олимпиады!

Почему я выбрал факультет МО? Я не выбирал, нас тогда не спрашивали. Таким же образом я получил и язык хинди, хотя хотел французский. Но я не жалею об этом, иначе я бы никогда не узнал двух прекрасных людей — преподавателей хинди Олега Георгиевича Ульциферова и Владимира Ивановича Горюнова. Ульциферов не только хороший преподаватель, но и просто очень хороший человек, до сих пор помню его советы о будущей профессии. Он относился к нам как к своим детям. А Владимир Иванович мне просто очень помог. Как-то, еще на первом курсе, он сказал нам слово «вокзал», которое в хинди вошло из английского — «рельве-стэшн». Но я этого не знал, потому что не учил английский. Горюнов сильно удивился: «Как можно учить хинди, не зная английского?!» После уроков он повел меня на кафедру английского языка и сказал: «Этот молодой человек не учит английский, но учит хинди, а это бессмысленно! Возьмите его в обучение».

Помню и урок, который мне преподали на 4-м курсе, когда я не получил зачет по истории СССР. Я на нее не ходил, думал, это лишний предмет, ведь мы учили его в средней школе и знали хорошо. На зачете я хорошо отвечал на вопрос билета, профессор меня даже прервал: «Хорошо, вы знаете эту тему. Лучше скажите мне, где живут гагаузы?» Этого я не знал и получил незачет. Оказалось, гагаузы — народность, живущая в Молдавии. Ну хорошо прихожу на пересдачу. Профессор опять выслушал ответ на вопрос билета и спрашивает: «Хорошо, а теперь скажите, где живут вепсы». А я опять не знаю. Оказалось, в Карелии. Опять ушел с незачетом. И после этого понял: надо ходить на занятия.

Знаете, что самое ценное в образовании МГИМО? Широкий кругозор. Где только не трудятся наши выпускники в Монголии! И успевают везде и во всем! Куда бы нас ни направили, мы можем начать успешно работать в этой области. Я, например, занимался партийной работой, потом государственной, был министром культуры, науки и образования. В России на этой должности Владимир Мединский, он выпускник МГИМО. Как и бывший министр культуры Александр Авдеев. Кстати, Александр Алексеевич в детстве жил в Монголии, поскольку его отец работал здесь корреспондентом ТАСС. В 1947 году он написал для монгольской газеты статью, в которой предрек, что будущее Монголии будет прирастать пустыней Гоби. И правда, мы нашли там все наши крупные месторождения — меди, угля. Гоби стала двигателем, который толкает экономику Монголии вперед. Я нашел эту статью, перевел ее на русский и подарил Авдееву.

Как получилось, что я стал министром культуры? В 2008 году Монгольская народная партия, генеральным секретарем которой я был, выиграла на выборах и сформировала правительство. Вы спросите, почему я стал министром культуры, ведь генсек победившей партии обычно метит на более высокие посты? Я считаю, что основа развития любой страны — не промышленность, а образование. В XX веке Монголия стала современной страной благодаря образованию, в основу которого была заложена советская система. В 1921 году, когда у нас произошла революция, Монголия была отсталой азиатской страной. Можно как угодно критиковать ее советизацию, но она дала нам две очень важные вещи — современное образование и медицину. За 90 лет наше население выросло с 600 тысяч до 2,8 миллиона человек. Уровень грамотности вырос с одного процента до 98, наши ученые работают в Гарварде и других крупных университетах мира. Но сегодняшнее состояние системы образования меня очень беспокоит. Когда мы начали демократические перемены в 1990 году, новое руководство взяло курс на мировой уровень, на западную систему образования. Однако за 20 лет ничего путного в плане продвижения к этой цели сделано не было. Мы отошли от советской системы, из-за чего у нас в этой области наступил полный бардак! И два года назад я начал реформы, которые общественность восприняла положительно. Поэтому они успешно продолжаются. К 2014 году мы полностью перейдем на новые образовательные стандарты, а к 2017 году специалисты Кембриджского университета проведут оценку результатов этих реформ. Если их удовлетворит уровень нашего образования, выпускники монгольской средней школы начнут получать сертификат, который будет признан в мире. С ним они смогут поступить в любой из 4800 мировых вузов. Первые результаты мы получили уже в этом году, когда Монголия начала переход на новый образовательный стандарт. Пока успешнее всех в мире это сделал Сингапур. Но Монголия не Сингапур. Это страна с территорией, которая равняется трем Франциям, и школы могут находиться на расстоянии 300 километров друг от друга, существует большая разница в уровне образования наших людей. Для университета Кембриджа это очень интересный эксперимент, вместе с нами они работают над созданием современных учебников и разработкой новых стандартов. Уже функционирует сеть из 30 национальных школ-лабораторий, в которых учат и переучивают преподавателей, а также три международные школы-лаборатории, ученики которых сдают экзамены в Университете Кембриджа.

За день до моей отставки с поста министра первые 27 учеников сдали этот экзамен и получили оценку А — вместе с правом поступать без вступительных экзаменов в тысячи вузов мира!

Я считаю это своей заслугой. Но ничего этого не было бы, если бы не тот широкий мгимовский кругозор, который позволил мне стать министром образования и начать реформы.

 

 

Виктор Самойленко

(МО, 1970)

посол Российской Федерации в Монголии

 В посольстве России в Улан-Баторе выпускников МГИМО, помимо посла, еще трое: советник-посланник Игорь Аржаев и два вторых секретаря — Олег Жуков и Борис Бондарев. «Скоро должен приехать выпускник прошлого года, мы его ждем, — говорит Виктор Самойленко и сетует: — К сожалению, МГИМО готовит мало специалистов с монгольским. Группа небольшая, и ее не каждый год набирают, поэтому ищем везде, где только можно».

 

В советские годы проблемы со специалистами не было. Монголию в шутку назвали 16-й республикой СССР, и в 80-х здесь было до десяти тысяч наших рабочих, инженеров, переводчиков, которые работали на совместных предприятиях практически во всех областях.

MJ: А сейчас сколько здесь русских? Чем они занимаются?

По нашим оценкам, в Монголии наших наберется тысячи три. Из них половина — местные русские, те, кто здесь родился и вырос. Кто-то из них принял монгольское гражданство. Другим здесь просто нравится.

MJ: А что здесь может нравиться русскому человеку? Нет ни теплого моря, ни пальм — горы да степи.

Это и нравится — бесконечные просторы и горы. На север едешь — покрытые лесом очень красивые горные хребты. На юг — степь, пустыня. На восток — опять степь, ровная, как стол. Эти просторы завораживают. Экстремалы едут сюда посмотреть абсолютно дикие места, где на многие километры ни души, ни юрты. И всё это на высоте до трех-четырех тысяч метров над уровнем моря. По косвенным данным, г-н Чубайс с друзьями совершил недавно турне по Монголии на джипах. Экологический туризм —вот что многих привлекает, и интерес очень большой, хотя для русских это пока не так типично. А вот японцы и корейцы считают, что на Алтае, часть которого находится в Монголии, их прародина. Японец приезжает сюда, останавливается в юрте, выходит утром, ставит кресло, садится и смотрит целый день вдаль, на бескрайние просторы.

 

MJ: «Монголия — страна, в которой голов скота больше, чем населения» — так, не без иронии, говорили про нее в советское время. Изменилось ли это соотношение в лучшую сторону за последние 20 лет?

Для скота — определенно. Его стало еще больше — 50–55 млн голов при населении 2,7 млн человек. Кстати, такое поголовье избыточно, так как, по расчетам еще советских ученых, Монголия может обеспечить кормами лишь 25–35 млн.

MJ: А что изменилось в наших отношениях?

Монголия для нас по-прежнему дружественная страна, стратегический партнер. Роль Советского Союза и России в ее создании была решающей. В 1911 году, когда распалась Маньчжурская империя и Монголия, которая в течение двухсот лет была ее частью, получила возможность заявить о своем суверенитете, Российская империя стала единственной страной, которая оказала ей поддержку. В ноябре мы отмечаем сто лет с момента подписания в 1912 году первого российско-монгольского договора. В 1921 году мы установили дипотношения, когда молодое Советское государство находилось во враждебном окружении. И все эти годы наши отношения были тесными. В традициях дружбы с Россией воспитаны поколения монголов, многие учились в России и хорошо говорят по-русски. Здесь по-прежнему очень популярна школа при нашем посольстве, куда вся монгольская элита старается устроить своих детей и внуков. Школа технически хорошо оснащена, качество образования высокое, выпускники потом сдают ЕГЭ и могут поступать в российские вузы. Так что отношения наши очень хорошие и многогранные.

MJ: Что, и проблем нет?

Почему? Когда люди рядом живут, у них возникают трения, обиды скрытые появляются. Но их не надо раздувать, лучше находить им нормальные политические объяснения и учитывать в работе. Отношения развиваются по восходящей, а с 2000 года начался их новый этап. В 2009 году здесь был президент Д. Медведев, мы подписали Декларацию о стратегическом партнерстве. Это очень важный документ. Однако он, к сожалению, почти не реализован.

 

MJ: Почему?

Потому что со стороны наших партнеров начали меняться параметры, требования, условия... Но это не значит, что три года прошли впустую. Была подготовлена база для реализации идей, заложенных в документе, и сейчас наша задача — перейти от деклараций к реальным проектам. Это и строительство новых железных дорог, и освоение новых месторождений, и модернизация существующих совместных объектов. Таких как комбинат «Эрдэнэт», который мы создали в 70-е годы. Он по-прежнему основной источник поступлений в монгольскую казну.

MJ: Но времена изменились, у независимой Монголии теперь есть выбор, с кем сотрудничать.

Развиваться Монголия может только в сотрудничестве с соседними Китаем и Россией. За 70 лет советского периода наши специалисты построили здесь сотни объектов, причем просто в дар монгольскому народу. Мы начали строить Улан-баторскую железную дорогу в 1946 году, когда наша страна лежала в руинах, закончили ее в 1949 году, доведя до Улан-Батора, а в 1955-м — до границы с Китаем. Ни одного тугрика в нее не было вложено. Сейчас это наше совместное предприятие с равными долями.

               

MJ: Cредний монгол — что это за человек?

Есть два типа монголов: один, живущий в городе, — больше европеец, и другой, который живет в худоне (деревне), — кочевник, как и его предок, правда, с телефоном, с солнечной батареей и спутниковой тарелкой рядом с юртой. Когда подъезжаешь и видишь бочку на холме, понимаешь: ага, там есть связь, можно сделать звонок. Эти люди сумели сохранить культуру, традиции, они очень открытые, дружелюбные, вы можете зайти в юрту и вас не спросят, кто вы и что вы, напоят чаем с молоком — термос всегда наготове, накормят, а если уже вечер — уложат спать. Потому что надо дать человеку возможность отдохнуть, переночевать и двинуться в путь дальше. Монгол может быть недоверчивым — он же кочевник, смотрит на вас: что за человек пришел, какие у него мысли? Он и индивидуалист, потому что может рассчитывать только на себя и всё делает так, как ему нужно. Это, кстати, проявляется и в городе. Монгол — независимая личность, у него своя точка зрения, и заставить его согласиться с другой не так просто. Это, например, приводит к коллизиям в парламенте, потому что каждый депутат представляет свой округ, и если речь идет об интересах его избирателей, понятие партийной дисциплины для него весьма условно.

MJ: Как образование, полученное в МГИМО, помогает вам работать дипломатом?

 

У выпускников 70-х годов была серьезная закалка. Поступить в институт тогда было чрезвычайно трудно, приходилось хорошо для этого потрудиться. Мы были достаточно зрелыми людьми, целеустремленными, целостными, четко понимавшими, что нам нужно. Эта закалка до сих пор помогает идти вперед, не сдаваться, любое дело доводить до конца, добиваться успеха. Я очень целенаправленно готовился к поступлению — начал еще в 8-м классе, когда узнал про МГИМО от своего одноклассника Алексея Дульяна, у него отец работал в МИДе. Три человека из нашего школьного выпуска — Геннадий Тарасов, Дульян и я — поступили в МГИМО. С благодарностью вспоминаю наших преподавателей. Например, Татьяну Васильевну Барышникову, преподавательницу английского. Она научила меня работать. Нас в группе было пять человек. Обычно как бывает? Одного спрашивают, а другие сидят, думают о чем-то своем. А Барышникова никому не давала расслабиться, могла прервать отвечающего и сказать другому: продолжайте. Надо было слушать и контролировать ситуацию. Другой урок мне преподал наш большой дипломат и ученый Сергей Леонидович Тихвинский. Когда я сдавал ему первый свой зачет, у меня была возможность полистать учебник, но я принципиально не воспользовался этим и завалился. В билете был вопрос «Сто дней реформ Гуансюя». 

 

Поскольку я не китаист, я начал что-то плести Тихвинскому про Гуансюя, про императрицу Ци Си и Юань Шикая. Он смотрел-смотрел на меня, а потом сказал: знаете, молодой человек, у меня есть большое желание встретиться с вами еще раз. Потом я узнал, что Тихвинский — специалист по китайской истории именно второй половины XIX века. И вот представьте: прошло столько лет, а я помню всё про Гуансюя, императрицу Ци Си и Юань Шикая! С тех пор я живу и работаю под девизом: если ты дипломат, то ты должен знать не только свою узкую специальность, но и всё, что тебе помогает выполнять свои служебные обязанности, то есть иметь широкий кругозор. Дипломатическая работа требует много качеств: нужно быть и историком, и психологом, а также творческим, изобретательным, сообразительным и настойчивым человеком. И в этом смысле не бывает двух одинаковых дипломатов: иногда посылают на выполнение задачи одного, но он ничего не добивается, посылают другого — и он добивается всего при прочих равных условиях. Поэтому я убежден, что дипломатия весьма творческое дело и уникальная профессия.

 

 

Н. Алтанцэцэг 

директор Института международных отношений (ИМО)

Монгольского национального государственного университета

Наш институт значительно моложе МГИМО, он был образован в 1991 году. Но история сотрудничества Монголии с МГИМО насчитывает более 60 лет, ведь институт готовил первых монгольских дипломатов, и эта традиция продолжается. Теперь в МИД Монголии принимают не только мгимовцев и выпускников других вузов мира, но и около 40 процентов выпускников ИМО. Мы готовим бакалавров по двум специальностям: «международные отношения» и «международные экономические отношения» и магистров по трем — «международные отношения», «международные экономические отношения» и «международное право».

 

Между ИМО и МГИМО уже более десяти лет действует договор сотрудничества. В прошлом году к нам приезжали из Москвы три студента, мы отправляли в МГИМО четырех своих студентов. Они были довольны этим опытом. У нас много общих предметов, поэтому мы хотим, чтобы оценки в дипломах ИМО и МГИМО взаимно зачитывались. Монгольские студенты всегда стремились изучать русский язык, получать знания о России, о ее внешней политике. А вот в МГИМО студентов, изучающих Монголию и монгольский, стало почему-то очень мало. Не удивительно, что российское посольство в Улан-Баторе ощущает нехватку монголистов. Иногда я задаюсь вопросом: у нас многие говорят по-русски, почему русские не говорят по-монгольски? А вот Запад очень активно изучает Монголию. К нам приезжает много студентов из США, Кореи и Японии, они хорошо знают монгольский и хотят его совершенствовать. А вот русских очень мало.

Возможно, и наши студенты, чувствуя слабый интерес России к Монголии, редко выбирают для изучения русский язык. На первом курсе все изучают английский, а со следующего курса выбирают по желанию второй язык. Так вот, чаще всего это китайский. Потом идут японский, корейский, французский, немецкий... Мы все — и в МГИМО, и в ИМО — должны обратить на это внимание. Ведь Монголия не просто сосед России, мы важны для нее стратегически, политически, географически. Мне кажется, мы должны усилить обмен на уровне преподавателей. ИМО в прошлом году приглашал на важную конференцию представителя МГИМО, но тот не приехал. Мы тоже хотели бы посылать профессоров, преподавателей на конференции и семинары, которые во множестве проходят в вашем университете. Но нам не присылают приглашений, а самим нам просить об этом неудобно.

Иногда мы скучаем по временам, когда российских специалистов в Монголии было много. Сейчас к нам приезжают в основном корейцы, японцы, американцы, французы, немцы, у нас с ними бурно развиваются обмены, а с Россией уровень взаимодействия довольно низкий. А когда-то монгольских студентов было очень много в МГИМО. Помню, в 1999 году меня принимал в Москве ректор А. В. Торкунов и сказал: «У нас много выпускников в Монголии, мы любим их и гордимся ими». Сейчас, когда Россия стала активна в АТР, возможно, ситуация изменится к лучшему. Очень хотелось бы на это надеяться.

 

MGIMO Journal